«Так блестяще начал и так бесславно кончил»

В.З. Май — Маевский в воспоминаниях генерал-майора К.А. Кельнера

Аннотация. Публикация посвящена одной из наиболее значимых и спорных фигур в истории Белого движения на юге России — генерал-лейтенанту В.З. Мaй-Maeвcкoмy, офицеру-гвардейцу, командовавшему на протяжении 1919 г. Добровольческой армией Вооруженных сил Юга России. Основой послужили впервые вводимые в научный оборот воспоминания о Май-Маевском, написанные в эмиграции генерал-майором К.А. Кельнером. Приводятся основные вехи биографии добровольческого генерала, даются интересные для понимания его личности эпизоды из жизни.

Ключевые слова: Гражданская война, Белое движение, Добровольческая армия, Вооруженные силы Юга России, Дроздовский стрелковый полк, Дроздовская стрелковая дивизия, генерал-лейтенант В.З. Май-Maeвcкий.

Фигура генерал-лейтенанта Владимира Зеноновича Май-Маевского (1867−1920) одна из наиболее неоднозначных в истории Белого движения. Как правило, оценки его самими чинами белых армий полярны. Для одних он «отец Добровольческой армии», «наш Мaй», для других — потерявший контроль над армией военачальник, злоупотреблявший алкоголем. На одной чаше весов — победное шествие белых добровольческих полков к Москве, на другой — жестокие поражения осени 1919 г., отступление, грабежи в тылу.

Мaй-Maeвcкoмy посвящено несколько довольно подробных биографических очерков, написанных специалистами по истории Белого движения и Гражданской войны. Одним из первых подробно рассказал о Мaй-Maeвcкoм ещё в 1997 г. в публикации «Правда и вымыслы в истории белого движения» В.Ж. Цветков. Позднее, этот очерк был существенно дополнен и переработан автором. Новые биографические статьи Цветкова о Мaй-Maeвcкoм выходили ещё трижды в 2019 — 2021 гг., под разными названиями и с разной степенью детализации: «Несостоявшийся глава Московского региона», «Белый Май» и «„Отец“ Добровольческой армии».

Одним из первых о судьбе Май-Маевского рассказал также А.С. Кручинин, автор публичной лекции о генерале в 2005 г. и журнальной публикации «Тот самый тучный алкоголик», увидевшей свет в 2008 г. Наконец, отдельный очерк о Май-Маевском в 2017 г. в сборнике «Легенды Белого дела» опубликовал В.В. Бондаренко. Подобный ряд биографических работ о Май-Маевском, с одной стороны, во многом исчерпывающе рассказывает о его жизни. С другой — едва ли способен поставить точку в его оценке в историографии. Слишком разными красками нарисован портрет этого белого генерала современниками.

За годы Первой мировой войны Май-Маевский побывал на штабных и командных должностях, большей частью оставаясь всё же в строю. В начале войны в чине полковника он был командиром 44-гo пехотного Камчатского полка, блестяще проявив себя на фронте. 11 апреля 1915 г. он был награждён Георгиевским оружием за бои с 6 по 22 октября 1914 г., когда он, «командуя 44-м пехотным Камчатским полком и занимая с полком правый участок позиции корпуса на правом берегу реки Сана, находясь всё время под артиллерийским и ружейным огнём противника, отразил все попытки противника к переправе и удержал позицию до конца». 20 декабря 1915 г. Май-Маевскому был пожалован орден Святого Георгия 4-й степени «за то, что в бою 13 августа 1914 г., состоя командиром 14-гo пехотного Камчатского полка и командуя авангардом дивизии, взял с боя переправы у деревни Брыкань и села Уцышков, а 14 августа отразил упорные атаки противника и, перейдя в энергичное наступление, после ожесточённого боя овладел важным железнодорожным узлом Красне, захватив 8 орудий и 43 зарядных ящика, служа в течение всего боя примером мужества и хладнокровия».

В декабре 1914 г. состоялось его производство в генерал-майоры с назначением командиром бригады 11-й пехотной дивизии. В декабре 1915 г. Май-Маевский был переведён на должность генерала для поручений при командующем 11-й армией, в октябре 1916 г. — назначен командующим 35-й пехотной дивизией, а в апреле 1917 г. — командующим 4-й пехотной дивизией. Волею судьбы Май-Маевский оказался одним из последних командиров гвардейских частей русской армии. 8 июля 1917 г. он стал последним командиром 1-ro Гвардейского корпуса, состоявшем из легендарных полков: Преображенского, Семеновского, Измайловского, Егерского и др. Май-Маевский встал во главе корпуса почти сразу после окончания неудачного для русской армии июньского наступления («наступления Керенского»), во время которого наряду с бесславным отступлением с позиций ряд частей — в основном гвардейских и добровольческих — показали примеры стойкости.

«Обращаюсь к Вам, солдаты 1 -го Гвардейского корпуса, от генерала до рядового, — писал Май-Маевский в июле 1917 г., почти сразу после своего вступления в должность. — Враги наши, пользуясь временем смуты после переворота, подлым образом внесли разруху в ряды русской армии, пользуясь работой наших изменников. Теперь эти люди разоблачены и их постигнет кара — но злое дело их сделано: армия потеряла свою прежнюю стабильность. Торжествующий враг сбивает наши расстроенные полки с одной позиции на другую. Теперь настал наш черёд заслонить врагу дорогу в нашу родную землю. Петровская бригада в боях последних дней покрыла себя славой, прибавив к бесконечной веренице славных дел ещё новое блестящее дело (выделено в документе. — Р. Г., Ф. Г.). Задерживая шаг за шагом противника, несмотря на всю тяжесть потерь и почти полное отсутствие поддержки от соседей, они дали время увезти нашу артиллерию. Теперь их зовут на новые подвиги, чтобы остановить противника на юге. Пусть доблестная работа наших товарищей послужит нам примером той беззаветной службы, которой в грозный настоящий час ждёт от нас наша Родина».

Как и многие другие командиры частей русской армии, Май-Маевский осенью 1917 г. безуспешно пытался сохранить боеспособность своего корпуса. «Противник старается использовать смуту, царящую у нас в тылу, — обращался он в приказе по корпусу от 6 ноября 1917 г. — Необходима особая бдительность и полный порядок в частях и при несении службы, дабы дать достойный отпор обнаглевшему врагу. Наша Родина переживает действительно трудные минуты, и в этот момент я ожидаю от всех солдат и офицеров полной готовности к отражению врага». С развалом армии Май-Маевский в январе 1918 г. покинул свой корпус, отправившись вскоре на Дон.

В Добровольческой армии он появился в середине августа 1918 г., после её первого крупного успеха — взятия Екатеринодара. Зачисленный в резерв чинов при штабе главнокомандующего генерал-лейтенанта А.И. Деникина Май-Маевский только в ноябре получил назначение временно командующим 3-й стрелковой дивизией — будущей Дроздовской стрелковой дивизией. Пришедший на смену самому полковнику М.Г. Дроздовскому Май-Маевский всё же сумел стать своим для чинов дивизии. 5 (18) января 1919 г., после смерти от ран Дроздовского, он был утверждён в должности её начальника. Впрочем, уже 12 (25) февраля Май-Маевский был назначен командиром 2-гo армейского корпуса (вскоре переименованного в l-й корпус). Произведённый в марте того же года за боевые отличия в генерал-лейтенанты, 22 мая он был назначен командующим Добровольческой армией Вооруженных сил Юга России (ВСЮР). Судьба Май-Маевского словно сделала круг, вновь поставив его во главе лучших частей армии, в которой он воевал. Если в 1917 г. это были чины старых гвардейских полков русской армии, легендарные преображенцы, семеновцы, измайловцы и др., в 1919 г. под его началом оказались не менее знаменитые на Южном фронте Гражданской войны корниловцы, марковцы, дроздовцы и алексеевцы. По сути, Май-Маевский командовал «новой гвардией» белых армий юга России.

Последующие несколько месяцев 1919 г. стали пиком славы для Май-Маевского. Находившаяся на острие наступления ВСЮР на Москву Добровольческая армия, несмотря на сравнительно небольшую численность, одерживала успехи на фронте над Красной армией. Качественный состав добровольцев, которыми командовал Май-Маевский, долгое время позволял ему наносить поражения превосходящим силам PKKA. С занятием Добровольческой армией в июне Харькова он был назначен Деникиным одновременно главноначальствующим занятых губерний. Взятие Орла в октябре стало последним крупным успехом Май-Маевского и его Добровольческой армии. Начавшееся контрнаступление превосходящих сил Южного фронта Красной армии привело к поражению ВСЮР и тяжелому отступлению конца 1919 — начала 1920 г. Кризис на фронте усугублялся для Май-Маевского личной драмой. 27 ноября (10 декабря) он был снят с командования Добровольческой армией и уволен в отставку. Скончался В.З. Май-Маевский уже в Крыму, 30 октября (12 ноября) 1920 г., во время начавшейся эвакуации из Крыма русской армии генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля.

Публикуемый очерк о В.З. Май-Маевском написан офицером-дроздовцем генерал-майором Константином Александровичем Кельнером (1879−1969) в 1936 г. в Югославии, в небольшом городе Смедерево недалеко от Белграда. Ценность написанного Кельнером очерка заключается в его личных воспоминаниях, легших в его основу. Наряду с незначительным по объёму цитированием «Записок» Врангеля Кельнер приводит описания ряда своих встреч с Май-Маевским, характеризуя его и как военачальника Гражданской войны, и как личность. Рукопись очерка хранится в Государственном архиве Российской Федерации. Вместе с двумя другими делами этот материал составляет неопубликованные воспоминания Кельнера о Гражданской войне. Сохранившийся вариант рукописи содержит небольшой объём авторской правки текста, внесённый в него при подготовке материала к публикации.

Генерал Май-Маевский

Генерал-лейтенанту Владимиру Зеноновичу Май-Маевскому суждено было играть на юге России весьма значительную роль, почему я и решил остановить на нём внимание читателей. Бывший гвардеец, он европейскую войну закончил командиром корпуса, будучи перед этим начальником 35-й пехотной дивизии, где пользовался большой популярность. Прибыв в Добровольческую армию осенью 1918 г., он состоял при штабе главнокомандующего, выполняя служебные поручения; в ноября 1918 г., после ранения полковника [М. Г.] Дроздовского, он вступил в командование 3-й пехотной дивизией и благодаря незнакомству с ним дроздовцев и мало располагающей внешности, принят был в дивизии не особенно доброжелательно, но понемногу к нему привыкли. Простой, доступный, в нём подкупала заботливость к сбережению жизней людей, и вскоре он особенно сблизился с 2-м офицерским стрелковым полком, являвшимся главной основой дивизии.

Наружность его генерал Врангель описывает так: «Небольшого роста, чрезвычайно тучный, с красным обрюзгшим лицом, отвислыми щеками и с громадным носом-сливой, маленькими мышиными глазками на гладко выбритом лице [бeз усов и бороды лице]. Он, не будь на нём мундира, был бы, несомненно, принят каждым за комика какой-либо провинциальной сцены. Опытный, знающий дело военачальник и несомненно неглупый человек, генерал Май-Маевский в разговоре производил весьма благоприятное впечатление. Долгие месяцы ведя тяжелую борьбу в каменноугольном бассейне, он не потерял бодрости духа. Он, видимо, близко стоял к своим, знал своих подчиненных».

Генерал Май-Маевский как-то быстро ориентировался в добровольческих особенностях, неписаных традициях и правилах. Никаких руководящих требований и указаний он не давал, держал себя очень скромно, и что в нём подкупало, это отсутствие желания заслужить благодарность начальства своими победными лаврами, чему была возможность, при отходе противника от Ставрополя и переданному нам приказанию выгнать начавшие было накопляться в каком-то селении части противника. В это время мы стояли на отдыхе.

«Пошлите туда роту, только отнюдь не ввязывайтесь в бой; достаточно повоевали», — приказал он. Когда же роты оказалось недостаточно, он и был направлен туда батальон, то он вновь подтвердил: «Не зарывайтесь, предупредите об этом батальонного командира, пусть бережет людей». Редко можно видеть вновь назначенного начальника, не пользующегося случаем ввязаться в бой с уходящим врагом и достичь легко успехов…

Военное дело он любил, понимал и знал. Была лишь заметна в нём какая-то безалаберность и отсутствие серьезной подготовки к операциям; будто весь расчет у штаба строится на доблести добровольцев и слабости большевиков. При наличии начальника штаба корпуса генерала [В. П.] Агапеева, части достаточно были информированы в обстановке и директивы были ясны и отвечали требованиям момента. В Каменноугольном районе он вскоре стал даже популярен и не только у дроздовцев, но и у корниловцев и марковцев.

Я задавал себе вопрос, что же подкупало в нем добровольца? Прежде всего личная храбрость, без всякой рисовки и позы. Часто бывая на фронте в цепи, он вел себя как посторонний наблюдатель; подшучивал, острил, и все это безусловно оказывало на людей громадное влияние. Как-то в районе Очеретино у самурцев было жаркое дело, положение было тяжёлым. Их сильно потеснили, и бывший там бронепоезд «Генерал Корнилов», отрезанный испорченным у него в тылу железнодорожным путем, оказался в руках красных; резервов не было. Приехал Май-Маевский и, узнав об оставлении бронепоезда, хватает ближайших к нему людей команды бронепоезда да несколько человек самурцев и бросается вперед. С ним было не больше 15−20 человек, но они вновь овладевают бронепоездом и, исправив путь, вывозят его в тыл. Если принять во внимание необыкновенную тучность Май-Маевского, можно лишь удивляться его сильному юношескому порыву…

Большой патриот «единой неделимой», этот, в общем, мягкий человек, если чувствовал в чем-нибудь малейшую «самостийность» или «сепаратизм», был непреклонен. Рассказывали о повешенном им якобы посланнике украинского правительства, ехавшем поездом в Ставку главнокомандующего, и это он мог сделать. В его взглядах на «единую неделимую» можно было убедиться из неоднократных бесед с ним, но разговор его с начальником прибывшего к нам так называемого украинского Изюмского отряда", особенно характерен: выйдя после разговора с руководителями отряда, он был на редкость рассержен и лишь мог твердить одни слова: «Жувто-блокитное… жувто-блокитное… ну и господа, русские офицеры…» Разнёс он их там ужасно, но зато сразу же они излечились от своих украинских тенденций.

Лично он был бессребреник, что не исключало частых случаев пользования его именем прохвостов вроде [П. В.] Макарова. Он любил покушать и в этом понимал толк. Многие негодяи пользовались его доверчивостью и буквально его эксплуатировали. Вообще, окружающие его в штабе личности, приятели Макарова, были весьма темными. Почему он позволял себя так седлать, было прямо непостижимо.

Пресловутый поручик Макаров, его личный адъютант, был выбран (выделено автором. — Р. Г., Ф. Г.) Май-Маевским совершенно случайно. Рассказывали, что незадолго до назначения Май-Маевского командующим дивизией, он ехал в поезде, исполняя одно из поручений штаба главнокомандующего. Вместе с ним в вагоне сидел молодой офицер, который с азартом рассказывал соседям о дроздовцах и их боевой работе, как в цепи у них не принято ложиться, о боевой выручке и товариществе и т. п. Непосредственность его рассказа заинтересована Май-Маевского, и он записал фамилию Макарова. Приехав вскоре для командования дивизией, генерал взял его к себе в штаб и сделал личным адъютантом. Человек этот был мало интеллигентен, нагл с меньшей братией и лебезил перед старшими. Вообще впечатление о нем, даже при первом знакомстве, было отрицательным, а в дальнейшем оно усугублялось его фамильярностью, полным отсутствием воспитания, пьянством и непорядочностью; это был в полном смысле хам. Конечно, об его связи с большевиками никто в это время и не подозревал, хотя его моральные качества и беспринципность вполне соответствовали нашим понятиям о чекистах.

Несмотря на внешнюю грубость, с которой генерал Май-Маевский обращался с Макаровым, он был к нему очень привязан. Макаров, конечно, этим пользовался и злоупотреблял. Как-то в Ростове, после вспрысков по случаю окончания постройки бронепоезда «Генерал Дроздовский», Май-Маевский направился к выходу, сильно покачиваясь и опираясь на руку Макарова. «Идем, Ваше превосходительство, идём, пора домой, ты слишком много выпил», — говорил Макаров, увлекая его в автомобиль. При этом, оглядываясь нахально на провожатых, прибавил: «Когда комкор пьян — адъютант трезв, когда адъютант пьян — комкор трезв, мы всегда чередуемся, а одновременно возбраняется…»

В период боев в Каменноугольном районе генерал Май-Маевский «ума не пропивал» и его почти не видели в нетрезвом состоянии, но когда он стал командующим [Добровольческой] армией, то стал покучивать все больше и больше. Пребывание его в Харькове, говорят, было просто скандально. При выходе на перрон, куда выехали встретить его много всяких представителей, он вылез, еле поддерживаемый Макаровым и что-то промычав, мгновенно повернулся и опять был втащен в вагон. Бывший у него начальником штаба корпуса генерал Агапеев умел с ним ладить и на него влиять, в корпусе чувствовалось управление, и, может быть, лишь несчастный рок нашей армии в уходе генерала Агапеева, которого так просил генерал Май-Маевский оставить ему начальником штаба армии. Во всяком случае, во время нашей двукратной одновременной стоянки на станции Криничная со штабом корпуса мне лично пришлось наблюдать, что генерал Май-Маевский считается и даже очень со своим начальником штаба генералом Агапеевым.

В бытность Май-Маевского командующим армией запомнился особенно один случай разговора с ним в Ростове. Прибыл я к командарму утром, часов в восемь; вхожу в приемную; дежурный офицер просит подождать, но здесь с шумом врывается Макаров. «А, Ваше превосходительство, здоровья желаю, вы к командиру? Он еще не одет. Вчера здорово погуляю и, видимо, принимать не будет, но вас, конечно, примет… Я сейчас доложу. — Через минуту возвращается. — Пожалуйста». Вхожу в спальню. На кровати сидит Май-Маевский еще без кителя, но в свежем виде и белье, со стаканом вина в руках, рядом на стуле начальник штаба армии генерал E., на столе бутылка белого вина.

«А здравствуй, дорогой! — Целуемся. — Садись, на тебе стакан…» Приходится сидеть и пить; разговариваем. Заикаюсь о деле, не слушает и перебивает; заикаюсь вторично — никакого внимания. Так проходит в разговоре час, другой. Мы втроем сидим, болтаем и пьем. Знаю, что в приемной ждет много народу, а потому сижу как на иголках. Знаю, что и генерал Е. завален делами, но вижу, что делаемые им попытки уйти встречают протест Май-Маевского. Чрезмерная деликатность Е. не позволяет ему проявить твердость и выйти к себе. Наконец я выбираю момент и удираю, одевая в передней пальто слышу, как Макаров объявляет посетителям:

«Командарм сегодня принимать не будет». Мне кажется, что в бытность начальников штаба генерала Агапеева подобную картину наблюдать не пришлось бы.

Каков взгляд генерала Май-Маевского на грабёж и пьянство в армии? Мне уже приходилось раньше помянуть его мнение о добровольцах: «Это кондотьеры», — говорил он. Но вот характерный разговор генерала Врангеля с Май-Маевским в Севастополе, когда последний был уже не у дел. Генерал Май-Маевский говорил:

["]- …Ha войне начальник для достижения успеха должен использовать всё, не только одни положительные, но и отрицательные побуждения подчиненных. Настоящая война особенно тяжела. Если вы будете требовать от офицеров и солдат, чтобы они были аскетами, то они воевать не будут.

Я возмутился:

— Ваше превосходительство, какая же разница при этих условиях будет между нами и большевиками?

Генерал Май-Маевский сразу нашелся.

— Ну вот большевики и побеждают, — видимо, в сознании своей правоты заключил он["].

Из этого разговора можно видеть, что взгляд Май-Маевского не есть простая мягкотелость и попустительство, а продуманное послабление, которое исходит из прежних времен, когда воинам давали на разграбление взятые ими у неприятеля крепости, города и обозы. Вопрос иной, если ставить его в плоскость морали, иезуитское правило — цель оправдывает средство, видимо, применялось Май-Маевским и не только им одним.

Но вот счастье повернулось спиной к добровольцам. Харьков оставлен нами, Май-Маевский отчислен. На одной из станций, кажется Славянск, узнаю, что стоит поезд Май-Маевского. Вхожу к нему и вижу его удрученного и трезвого. Поздоровались, несколько оживился и сейчас же стал жаловаться, что его обидели. В разговоре сам старался себя убедить в том, что назначение генерала Врангеля вместо него командующим Добровольческой армией, было сделано только потому, что армия стала преимущественно конная и командование массами конницы вручено такому специалисту, как генерал Врангель. «Вот что для меня особенно обидно», — он цитирует приказ Врангеля, где подчеркивает слова его о грабеже и пьянстве.

Кто не видел в период крымской борьбы в Севастополе тучную фигуру генерала Май-Маевского, ежедневно прогуливающуюся по Нахимовскому проспекту? Единственная отрада забытого Май-Маевского было ежедневное чередование формы одежды на этих прогулках: сегодня корниловская, завтра марковская, затем дроздовская и наконец алексеевская; это все, что осталось от славы Май-Маевского за взятие Харькова, Курска и Орла — мундиры частей Добровольческого корпуса, коими он был награжден.

Как-то встретились мы на улице, и я посетил его на квартире. Комната в небогатой семье, где-то в закоулке. Довольствие весьма посредственное, никаких напитков. С ним один денщик, весьма фамильярно обращающийся. Макарова нет. Он был уже у зеленых, пройдя гауптвахту в Симферополе за пьянку, скандал и Орловскую авантюру. Одинок и забыт Май-Маевский. Я как-то поделился о его жизни с некоторыми начальниками добровольческих частей, и вот периодически стали присылаться с фронта посылки съедобного: то корниловцы, то дроздовцы пришлют, марковцы и алексеевцы. Май-Маевский несколько оживился — его помнят и любят добровольцы. Он стал хоть сытней есть…

Но вот эвакуация Севастополя, последний день, последний час и на Графской пристани, перед самой посадкой на пароход, падает и умирает от разрыва сердца генерал Май-Маевский. Кажется, его не успели даже похоронить.

Так блестяще начал и так бесславно кончил.

Константин Кельнер

1936 г.

Смедерево Югославия